Когда налог не впрок

Как исправить сложившуюся ситуацию? Об этом в интервью рассуждает уполномоченный (омбудсмен) по защите прав предпринимателей Республики Казахстан Рустам Журсунов.

– Рустам Манарбекович, хотя собираемость налогов не вполне зона Вашей ответственности, тем не менее это один из вызовов, влияющих на развитие бизнеса. Отсюда вопрос: в чем, на Ваш взгляд, основной недостаток действующей налоговой системы?

– Их несколько, и они взаимо­обусловлены. Прежде всего низкая собираемость налогов. Есть такой показатель: соотношение налоговых поступлений к внут­реннему валовому продукту – ВВП. В Казахстане он составляет всего 21%.

А если не учитывать налоги от нефтяного сектора, то и вовсе 13%. Для сравнения: в Грузии это 25%, в России – 30%, в странах ОЭСР – 34%, то есть собираемость налогов у нас значительно ниже, чем во многих других странах.

Второй вызов, связанный с первым, – неравномерность, скажем так, фискального поля, есть секторы с высокой концентрацией налогоплательщиков, а есть – с низкой, а то и вовсе – налоговые лакуны... В результате у нас 69 компаний платят 70% всех налогов в бюджет. В прошлом году 258 компаний дали 80% налоговых поступлений. Все остальные платят очень мало либо вообще не платят…

Отсюда – несбалансированность бюджета. Его дефицит постоянно закрывается транс­фертами из Нацфонда и наращиванием госдолга. Средства из фонда будущих поколений мы проедаем сейчас.

Ненефтяные поступления в бюджет покрывают всего 55% расходов республиканского значения. Нам надо сокращать расходы, в первую очередь неэффективные, то, о чем как раз говорила глава Высшей аудиторской палаты Казахстана Наталья Годунова, и параллельно наращивать ненефтяной налоговый потенциал.

Следующая проблема – теневая экономика и неформальная занятость. В 2017 году по поручению Правительства мы работали над методикой расчета теневой экономики и вышли тогда почти на 29% ВВП. В 2021 году, согласно этой обновленной методике, благодаря увеличению безналичных платежей доля теневой экономики составила 19,8% ВВП, или 16,5 трлн тенге. По моим ощущениям, может быть чуть больше, нужно перепроверить данные.

– Какие основания у Вас им не доверять?

– К примеру, МВФ применяет другую методику, и, согласно его оценке, теневая экономика в Казахстане находится на уровне 32,8%.

Доля теневой экономики у нас, однозначно, сокращается, я, правда, не уверен, что такими темпами. Вчетверо вырос объем безналичных платежей, прак­тически все банки запустили онлайн-услуги. Многие забыли, когда последний раз наличные при себе носили. Безусловно, доля «чистых» расчетов увеличилась.

Мы попытались «разложить» весь теневой оборот по отраслям. Например, в сельском хозяйстве теневых 2,1 триллиона тенге, что составляет половину от всего оборота отрасли. Это означает, что 50% сельскохозяйственных товаропроизводителей работают вне государственного учета и контроля, а потому их результаты не отражаются в официальной статистике. В строительстве теневой оборот, по нашим оценкам, составляет 4,5 %, торговле – 16,5%, транс­порте – почти 43%.

Отсюда вытекают неформальная занятость и так называемая «зарплата в конвертах». По данным Бюро национальной статистики, в Казахстане около девяти миллионов занятого населения. А тех, кто регулярно платит взносы в ЕНПФ, всего 6,7 миллиона человек. То есть более двух миллионов граждан заняты неформально, не платят ИПН, пенсионные и социальные взносы. И даже по учтенным работникам мы наблюдаем, что многие предпочитают платить налоги с минимальной зарплаты. Проще говоря, занижают свои доходы. Поэтому, по нашим оценкам, в целом по стране до 50% фонда оплаты труда может находиться в тени.

– Когда речь заходит об уплате налогов, всех интересует, сколько платят отрасли.

– Конечно, больше всего налоговых платежей в бюджет поступает от сырьевого сектора: неф­тяной, горно-металлургической промышленности. В целом горная добыча платит до 40% от общей суммы КПН. Согласитесь, когда мы оперируем отвлеченными процентами, они нам ни о чем не говорят. Много это или мало? Тут нужно смотреть, сколько сектор зарабатывает и сколько платит налогов, смотреть на его рентабельность. И тут важно, какую методику применяют для вычетов. Например, рентабельность нефтедобывающих компаний 29,6%, а налоговая нагрузка составляет 23,4%.

– Так мало, если работник каждый месяц теряет 34,5% своей зарплаты в виде налогов?

– Минфин считает коэффициент налоговой нагрузки как отношение уплаченных налогов к общему обороту компании (выручки), не учитывая себестоимость, расходы, прибыльность, и эта методика не совсем информативна. Весь мир считает соотношение налогов к прибыли, и эту методику использует Всемирный банк. Согласно его расчетам, на «нефтянку» ложится 79-процент­ная налоговая нагрузка.

Или вот предположим второй пример – торговля. Мы с вами конкуренты, у вас маржа 50%, но вы продаете товар раз в год. Продали товар, заплатили КПН от своей маржи 20%. Налоговая нагрузка – 10% к обороту, вы – хороший налогоплательщик.

У меня наценка 5%, потому что я продаю товар 365 дней в году. У меня оборот в 12 раз больше. Какой я глазами налоговиков? Моя налоговая нагрузка – 1%. Я хороший коммерсант, но плохой налогоплательщик. Насколько это правильно? Ведь если сравнивать, то мы заплатили одинаково – 20% от своей маржи. Поэтому весь мир берет другую методику: уплаченные налоги к прибыли.

– Вот в том-то и дело, что публикуются разные данные, основанные на разных методиках. Они и не позволяют простому человеку понять, мало это или много. Многие уверены в том, что с «нефтянки» еще больше брать налогов нужно!

– Согласен, на первый взгляд так и кажется, но вернемся к «неф­тянке». Итак, она платит 79% от своей прибыли, то есть из всего, что заработано, ей остается только 21% – чистая прибыль, которую она сможет направить на инвестиции. Чтобы понять, много это или мало, нужно смот­реть экономику отрасли. Многие наши нефтяные месторождения разрабатываются давно. На первых порах нефть фонтанирует, себестоимость добычи низкая, но потом она с каждым годом увеличивается. Чтобы поддерживать объемы добычи, позднее приходится бурить нагнетательные скважины. Каждая новая такая скважина – это дополнительная инвестиция. И если средств не хватает, их не бурят – добыча нефти и производительность падают.

Если мы проанализируем данные наших нефтедобывающих компаний, то увидим спад начиная с 2014 года, особенно в Кызылординской области, при этом себестоимость добычи углеводородов растет. И это должно учитываться при расчете коэффициента налоговой нагрузки (КНН).

– А что касается других отраслей?

– Все уверены, что банки зарабатывают на нас, когда их рентабельность 17%, а КНН 23%. Это много или мало? Нет однозначного ответа, ведь при ставке Национального банка в 16,75% дисконтированный доход равен двум-трем процентам... И это касается всех отрас­лей. Какой смысл вести бизнес с рентабельностью ниже базовой ставки? Ведь можно просто положить деньги на депозит и зарабатывать без рисков и головной боли.

Оптовая торговля отчисляет 6,5% налогов при рентабельности 23,3%, а агропромышленный комплекс, соответственно, 6,6% при 22,7%. Кажется, что последний находится в самой лучшей ситуации, но нужно учитывать, что сельское хозяйство – самый рискованный бизнес.

– Рустам Манарбекович, и что же можно изменить в налогообложении с пользой как для бизнеса, так и бюджета?

– Есть два пути – механически поднимать ставки либо расширять налоговую базу. Я за второй. Поднятием ставок ничего не решишь. Государство может быть немножко и заработает, но убьет предпринимательскую инициативу, сократит свое налоговое поле и в долгосрочной перс­пективе проиграет. К примеру, если передавить на «нефтянку», пойдет сокращение, погибнет та «курица, которая несет золотые яйца». У нас сбалансированная налоговая система. Как сказал Президент, нужно только усилить внимание налоговому администрированию.

– Если налоги не собираются в полной мере, зачем тогда бесконечно раздаются льготы?

– Проблема в том, что в нашем Налоговом кодексе даже нет понятия, что такое «налоговая льгота». Пониженная ставка, перенос убытков? Никто вам сейчас достоверно не скажет. Есть налоговые расходы, налоговые исключения, налоговые льготы – и о них рассуждают, как мы сейчас, не имея однозначного понятийного аппарата.

Было четыре команды экспертов, пытавшихся подсчитать налоговые льготы. Миннац­экономики насчитало 277 налоговых льгот, по их оценкам, это составляет 4,4 триллиона тенге. Комитет госдоходов насчитал тоже 277 льгот, но уже оценил их в 5,5 триллиона тенге. Высшая аудиторская палата насчитала 341 льготу почти на 8 триллио­нов тенге. Мы, эксперты НПП «Атамекен», насчитали 266 льгот на 2 триллиона тенге. По нашим оценкам, 124 из 266 льгот касаются КПН и 142 – НДС. Кому верить? Я не могу комментировать выводы коллег из Высшей аудиторской палаты или КГД, но факт остается фактом. Поэтому и стоит задача определиться, что же такое налоговые льготы, пересмотреть перечень, а потом обеспечить мониторинг их эффективности.

– Например, по состоянию на 2021 год 942 тысячи налогоплательщиков работают по «упрощенке». Сколько теряет от этого бюджет?

– Даже когда действовало освобождение малого бизнеса от подоходного налога, мы наблюдали признаки занижения оборота. Почти 70% из них показывают годовой оборот до 5 миллионов тенге. Несложно, к примеру, посчитать дневную выручку магазина у дома – 14–15 тысяч тенге. Вы этому верите?

– Конечно, нет.

– И вот эти 70% предпринимателей платят всего 6% от общей суммы налогов, собираемых по «упрощенке». Это всего 18 млрд тенге, в масштабе бюджета – крохи. В этих 70%, или 650 тысячах предпринимателей, и скрыт неиспользуемый налоговый потенциал. Когда мы сопоставляем банковские платежи и декларации, видим занижение оборота от 8 до 600 раз! Но я убеж­ден, не надо проверять лишний раз МСБ, надо сделать так, чтобы ему комфортно было платить.

– И как же этого добиться?

– Основная причина занижения оборота – порог по НДС. Вот ввели розничный налог, и это очень удобно. Один платеж – никакого НДС, платите от четырех до восьми процентов от своего оборота. Сейчас мы прорабатываем, чтобы банки делали преддекларирование и каждый месяц налог мог списываться по аналогии с пользованием сотовой связью. По самым скромным подсчетам, если все правильно сделать, можно получить до 1,4 триллиона тенге.

Это касается и вопросов платформенной занятости. Сейчас идет «пилот» по налогообложению самозанятых, работающих в «Яндекс.Такси», InDrive, Glovo и других услугах, чтобы сами агрегаторы удерживали налог. Не буду открывать карты, но этот вопрос мы обсуждаем, в Миннац­экономики нас понимают.

– Получается, из-за того, что сейчас неудобно платить налоги, предприниматели предпочитают их скрывать?

– Порог оборота для уплаты НДС – 20 тысяч МРП в год, и как только компания достигает этого потолка, она должна встать на учет по НДС, выписывать счета-фактуры и переходить на другой порядок налогообложения. Есть два пути – занижать свой оборот или дробить бизнес. Поэтому мы и наблюдаем дробление бизнеса. Если в 2021 году в стране было 1,5 миллиона предпринимателей, то сейчас – 2 миллиона. Прирост – 500 тысяч, в основном это индивидуальные предприниматели.

– Так вот почему компании предпочитают не расти до средних, а потом до крупных, несмот­ря на то что постоянно говорят о развитии среднего бизнеса!

– Таким образом, у нас в стране 2 миллиона действующих предпринимателей, из них 2,5 тысячи – крупные (меньше 1%), 2,8 тысячи – средние, все остальное – малый бизнес и ИП. Даже административные штрафы у нас привязаны к размеру бизнеса. Господдержка – малому и среднему бизнесу, а пресс покрепче – крупному. Какой же резон им расти? Народ наш находчивый: по сути, одна компания может быть раздроблена на 50–60 ИП.

Теневая экономика – следст­вие слабого налогового администрирования. Как только в XVII веке во Франции решили ввести налог на имущество и взимать налог, исходя из размеров окон, люди начали строить дома с маленькими окошками, чтобы не платить налоги. А жители итальянского городка Альберобелло строили дома с обваливающимися крышами. Как только на горе кричали: «Идут мытари!», предприимчивые итальянцы вытаскивали из кровель определенные камни – и те обваливались. Нет крыш – нет имущества...

С теневой экономикой драконовскими методами бороться нельзя, наши люди найдут тысячу лазеек. Необходимо изменить условия. Например, сократить налоговые периоды – то ли вы платите налог, допустим, 120 тысяч тенге в год (это же много!), то ли по 10 тысяч каждый месяц (уже не так заметно). Нужно максимально упростить администрирование, максимально перевести на цифровые сервисы. Я оптимист и вижу конструктивную позицию Премьер-министра, Правительства, министров финансов и нацэкономики, мы мыслим на одной волне. Главное, чтобы в дискуссиях по оптимизации налогового администрирования с водой не выплеснули и младенца.