Второй фронт

Все эвакуированные нуждались в жилье, элементарных условиях быта и ежедневном питании. Временно исполняющий долж­ность директора Всесоюзного института лекарственных рас­тений, эвакуированного из Мос­ковской области, просил горис­полком выделить для завтраков сотрудников 50–60 пирожков, которые распределялись только по закрытым спискам. Кроме того, на месяц коллективу требовалось 10–12 кг коммерческого сахара и ежедневно по 4 кг коммерческого хлеба. Судя по тому, что в архиве хранится повторное обращение с той же просьбой только уже с указанием списка сотрудников, нуждающихся в питании, решить продовольственный вопрос было не так-то просто.

Для организации питания работников Академии архитектуры и артистов Моссовета отвели отдельное здание по улице Советской, 74. В нем располагалась организация «Жигули», которую попросили освободить помещение. Провести ремонт за две недели и обеспечить столовую оборудованием поручили за счет собственных средств тресту столовых и ресторанов.

Вопрос питания академиков и известных артистов решили, хотя положение с продуктами было очень сложным. В августе 1942 года Дом малютки на протяжении трех дней вообще не получал молоко. Покупать же его на базаре по 40 рублей за литр учреждение не могло, так как на суточное питание каждого младенца выделялось всего 4 руб­ля 70 копеек, не говоря уж о том, что покупка продуктов питания на рынках запрещалась. В Доме малютки находился 21 малыш. Чтобы их прокормить, ежедневно требовалось 5 литров молока, заменить которое было просто нечем. Речь шла не только о сохранении здоровья малышей, но и их жизни.

В горячем питании нуждались и школьники, особенно из малообеспеченных семей. Для сбора средств на эти нужды в городе даже организовывали концерты, привлекая для участия в них не только профессиональных артис­тов, но и самодеятельные кружки. Семьям предлагали взять к себе эвакуированных детей из интернатов и детдомов на патронирование, выделяя на их содержание пособие в 50 рублей в месяц.

В 1942 году встал вопрос об увеличении в городе детских яслей и садов, так как многие женщины стали работать. Охват дошкольным воспитанием с 2 948 детей к концу второго года войны достиг 5 125 детей, что составляло 42,5% от общего числа дошколят. В детсадах не хватало кроваток, стульчиков, топлива для обогрева помещений, продуктов питания. Под особым контролем находилось санитарное состояние дошкольных учреждений, школ и интернатов, больниц, столовых и предприятий общепита.

Антисанитария в пекарне № 1 стала предметом специального рассмотрения на сессии горис­полкома. Выяснилось, что там во время приготовления теста при открытых корытах метут земляной пол, поднимая ворох пыли. В цехе приготовления опары – грязная посуда, много мух, выгребные ямы переполнены и не закрыты. И это в разгар лета, когда на улице стоит жара! Депутатов и руководство города возмутила подобная безответственность, ведь для наведения чистоты не требовалось никаких дополнительных затрат и особых усилий.

Обеспечение населения хлебом не сходило с повестки дня городских властей. Организация торговли продуктами и товарами первой необходимости вообще, а хлебом в частности имела политическое значение. Было очевидно, что любой дефицит порождал нежелательные разговоры и даже панику. Да и как ей не быть, если уже в самом начале войны хлеба не хватало, а к осени, когда поток эвакуированных усилился, дефицит только обострился. В сен­тябре в торговую сеть ежедневно недопоставляли 24 тонны хлеба, в октябре – уже 40 тонн. Цены на хлеб выросли, появились спекулянты, которые беззастенчиво и безнаказанно зарабатывали на голодных людях.

650 тонн муки, заложенные в хлебный фонд, стремительно сокращались. В ноябре при пот­ребности 65 тонн хлеба в день выпекали только 43 тонны, не обеспечивая спрос населения. Чтобы сократить бесконечные очереди, организовали продажу муки, но эта мера не решила проблему дефицита основного продукта питания. Руководство города требовало ликвидировать очередь за хлебом, ссылаясь на то, что мука в достатке, да и в пекарне, дескать, все полки заняты хлебом, а в ларьках – бесконечные очереди.

Для использования на полную мощность всех имеющихся печей по выпечке хлеба решено было проверить все пекарни. Чем завершилась эта проверка – неизвестно, поскольку документальных свидетельств нет. Но догадаться нетрудно, если учесть, что 22 ноября 1941 года горисполком подписал решение о строительстве дополнительной печи на хлебокомбинате.

Оборудование, способное обеспечить выпечку 13 тонн хлеба в сутки, было закуплено еще до войны, вот только установить его не могли из-за того, что не было огнеупорного кирпича. Его нашли в артели «Кзыл-Арбак», обязав специальным постановлением Южно-Казахстанского облисполкома незамедлительно передать за плату хлебокомбинату. На строи­тельство и ввод в эксплуатацию печи отвели ровно месяц. 1 января 1942 года печь уже работала.

В то время город давно уже жил по хлебным карточкам. Для временно неработающих семей военнослужащих и красноармейцев их выдавали по месту жительства. Гражданам, живущим в ведомственных домах, карточки выдавало ведомство через комендантов и завхозов. Тех, кто жил в частных домах, хлебными карточками обеспечивали кварткомы. Для них это была общественная нагрузка, за которую не платили деньги. Работа была тяжелой и неблагодарной – кварткомы то и дело выслушивали возмущения недовольных горожан. Председатель уличного комитета Баранова даже была вынуждена обратиться в горсовет с просьбой переизбрать ее, так как уже отработала 3 месяца и выбилась из сил. Обеспечивать карточками приходилось до 5 тыс. семей, при этом часто выслушивать в свой адрес оскорбления.

Хлебные карточки выдавались бесплатно, а их утрата становилась трагедией сродни той, которую пережила семья жительницы города Белой. 25 января 1942 года у ее дочери на базаре вытащили кошелек, в котором лежали хлебные карточки. В отчаянии женщина на обрывке листка из школьной тетради написала заявление в горисполком, попросив помощи, так как «семья из пяти человек обречена на полный голод до получения новых карточек». Уже на следующий день местная власть нашла возможность помочь семье военнослужащего, выдав хлебные карточки. В марте в такую же ситуацию попала семья академика Академии архитектуры Союза ССР В. Семенова. У помощницы семьи вытащили на рынке хлебные карточки сразу на 11 человек, без которых купить хлеб было невозможно ни за какие деньги.

Во всех хлебных магазинах вывешивались образцы карточек на хлеб, сахар и кондитерские изделия. Существовала даже специальная инструкция по выдаче продуктов по продовольственным карточкам. Продавец обязан был сначала отрезать талоны на реализуемый хлеб и только затем отдавать его в руки покупателю, тщательно сверив.

Хлеб отпускали ежедневно в пределах установленной нормы. Разрешалось получить паек на день вперед. А вот по просроченной карточке продажа строго запрещалась, даже если прошел всего один день. При продаже хлеба и сахара разрешалось при желании покупателя заменить их на другие продукты питания. К примеру, вместо половины сахарного пайка можно было взять сахаристые кондитерские изделия. Если же сахара в продаже не было вообще, тогда можно было купить взамен джем, халву или варенье, которое отпускалось в двойном размере.

Хлеб можно было заменить мукой из расчета 750 граммов вместо 1 кг хлеба. 750 граммов венской выпечки также равнялись килограмму хлеба. Точно так же килограмм хлеба можно было обменять на полкило баранок, такое же количество печенья или сушек.

Чистота – залог победы

Чрезмерная скученность, большое число прибывающих в город людей и несоблюдение санитарного режима привели к созданию благоприятных условий для развития в городе инфекционных заболеваний – сыпного и брюшного тифа, скарлатины, кори, дизентерии и дифтерии. Чтобы город не захлестнула эпидемия, в больницах максимально увеличили число койко-мест, были приняты другие меры по оказанию медицинской помощи местным жителям и эвакуированным, среди которых были больные брюшным тифом, корью, педикулезом.

Спустя 5 месяцев после начала войны облисполком констатировал, что органы здравоохранения все еще не перестроились для работы в военное время, слабо проводят санитарную и профилактическую работу на своих участках, не принимают достаточных экстренных мер для ликвидации то и дело вспыхивающих инфекционных очагов.

11 декабря 1941 года горисполком принял постановление, текст которого не подлежал разглашению. В секретном документе речь шла о создании чрезвычайной комиссии по борьбе с инфекционными заболеваниями, которая наделялась особыми полномочиями.

Чтобы противостоять возможной эпидемии, приняли решение разбить город на участки, закрепив за каждым медработника. Медперсонал обязали сообщать о каждом выявленном больном, проводить его немедленную гос­питализацию, обрабатывать эпидочаг. При железной дороге за счет местного бюджета построи­ли вошебойку, еще одна появилась при бане хлопкозавода.

Все прибывающие в город люди первым делом обязаны были отправиться в баню и продезинфицировать свою одежду и багаж. Без предъявления справки о санобработке они не могли заселиться в предоставляемое жилье. Точно так же без такого документа невозможно было остановиться в гостинице. На всех предприятиях бани должны были работать в круглосуточном режиме. К тому же руководителей заводов и фаб­рик обязали пристроить к баням дезкамеры. Каждые 5 дней в жилом секторе и в промышленной зоне требовали санобработки мусорных ящиков и выгребных ям.

Недостроенный жилой дом при горветполиклинике уже в первую военную осень приспособили под незаразный стационар. Под временную инфекционную больницу выделили запущенное здание карточного бюро по улице Туркестанской, 16. Все понимали, что помещение в самом центре города без нормальной уборной и без возможности разместить прачечную для госпитализации инфекционных больных не очень-то подходило для таких целей, но другого просто не было, а эпидситуация между тем складывалась угрожающая.

Чтобы не допустить распространения сыпно-тифозных заболеваний, чрезвычайная комиссия по борьбе с инфекционными заболеваниями постановила проводить массовую проверку населения на выявление лихорадящих. Такие граждане подлежали немедленной госпитализации. Обязательной была и обработка очагов, которую требовалось провести в течение 18 часов.

Горздрав нашел средства для покупки лошади, чтобы медики могли оперативно обслуживать и население старого города, эвакопункту для работы дезкамер изыскали 5 тонн саксаула и 4 кубометра дров.

Анализ эпидситуации показывал, что основной прирост больных сыпным тифом, к примеру, давали беспризорники и приезжие. Для всех возвращающихся в Чимкент из командировки ввели немедленное прохождение саноб­работки. Милиции предписали держать под контролем дома колхозников, базы МТС и чайханы, не допуская, чтобы там останавливались на ночь те, кто не прошел санобработку. Сотрудников правоохранительных органов обязали доставлять в баню для санобработки беспризорников. В общем, принимались меры, во многом схожие с теми, что мы видим в дни бушующей во всем мире пандемии коронавируса.

Из-за отсутствия топлива раз за разом срывалась работа дезкамеры. По этой причине обработать не могли жителей общежития ФЗО, в котором накануне с трудом ликвидировали завшивленность, и она снова пошла в рост. В общежитии, многие постояльцы которого не имели не только кроватей, но и матрасов и спали прямо на полу, выявили два случая сыпного тифа. В срочной санобработке нуждались и 64 ребенка детской комнаты в парке пионеров, у 10 из которых подозревали сыпной тиф.

На рынках города строго запретили продажу ношенных вещей, как частным лицам, так и организациям, без предварительной дезобработки и соответствующей справки. От жителей и руководителей организаций и учреждений требовали соблюдать чистоту, очищать прилегающую территорию. Тех, кто не подчинялся подобным требованиям, наказывали, выписывая штрафы. Так, 12 февраля 1942 года в горсовет с заявлением обратился заведующий магазином Сухов, попросив снять с него штраф за несвоевременную уборку тротуа­ра и шоссейной дороги рядом с торговой точкой в размере 50 руб­лей, ссылаясь на то, что по первому же предупреждению милиционера тротуар был очищен...

Для открытия городской инфекционной больницы директоров учительского института, пед­а­гогического и сельскохозяйственного училищ обязали передать временно 120 кроватей. Облторгу предписали обеспечить стационар постельным бельем, полотенцами, женскими халатами, мужскими рубашками и кальсонами.

По тому же принципу «с миру по нитке» собирали посуду и прочий необходимый инвентарь, а директора «Химфармзавода» обязали отдать два колеса от простаивающей неисправной легковой машины для комплектации санавтомобиля. Свинцовый завод в принудительном порядке передал горздраву во временное пользование все имущество детского лагеря.

Точно так же общими усилиями для сыпнотифозных больных развернули дополнительные койки, попросив освободить для этого здания облвендиспансера и облсуда. Неимоверные усилия приложили по всем фронтам, но город спасли от эпидемии.

Избежать неконтролируемого распространения инфекций помогло и то, что жители дружно выходили на субботники и воскресники, расчищая забитые арыки и убирая кучи мусора во дворах. Горожане считали, что для победы нужны не только самолеты, пули и танки, но и здоровые выносливые люди, которые в тылу работают на обеспечение фронта всем необходимым, тем самым приближая победу.

С середины февраля 1944 года, когда установилась теплая погода, в городе объявили месячник чистоты. Коммунальные службы составили список домов, которые требовали ремонта. В предыдущие военные годы этот участок городской инфраструктуры оставался без внимания, теперь, когда линия фронта отодвинулась далеко на запад, пришло время браться за его восстановление.

На общегородском собрании с участием всех руководителей предприятий, организаций и учреждений объявили, что месячник чистоты – дело политической важности и к нему должны подключиться все. Весной горожане вышли сажать деревья, разбили 5 цветочных клумб, обустроили зеленые изгороди взамен разрушенных заборов, использованных на обогрев жилищ. Вскоре на потянувшихся к солнцу тоненьких стебельках появились зеленые почки как символ зарождения новой жизни, мирной и спокойной.